– К… к вечности, – повторил голос.
Она впилась взглядом в тень позади ширмы, уверенная, что он лжет, в ужасе от того, что подобная мысль могла даже прийти к ней в голову, не говоря уже о том, чтобы она поверила в нее.
– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала она, встала и, слепо шаря рукой, отодвинула занавеску, спеша на воздух.
Но он преградил ей дорогу. Она заметила капли пота у него на лбу и то, как он возвышался над ней, высокий, толстый.
– Это ради его собственного… его собственного спасения. Его, дитя мое. Было бы лучше… лучше до того.
– Вы хотите сказать, святой отец, что его обращение является обязательным условием, прежде чем вы обвенчаете нас? – спросила она, замирая от ужаса.
– Не я ставлю условия. Что решит его преосвященство будет законом для нас, мы – верные слуги!
– В церкви моего жениха, он не говорил, что я должна стать протестанткой. Разумеется, и я не могу его заставить.
– Он должен прозреть к правде! Это Богом ниспосланный дар, ваш брак. Протестанткой? Служить этой ереси? Стать вероотступницей? Немыслимо, вы бы погибли навечно, были обречены, отлучены от церкви, ваша бессмертная душа была бы отдана на нескончаемые муки в геенне огненной, чтобы гореть там, гореть вечно!
Не поднимая глаз, она пробормотала невнятно:
– Для меня – да, для него… миллионы считают иначе.
– Они все сумасшедшие, обречены погибели и вечно будут гореть в аду! – Голос отвердел еще больше. – Будут! Мы должны обращать язычников. Этот Малкольм Струан должен обра…
– Я постараюсь, до свидания, святой отец, благода… я постараюсь, – пролепетала она, шагнула в сторону и заспешила прочь. У двери она оглянулась на мгновение, преклонила колена и вышла на свет, и все это время он стоял в проходе, спиной к алтарю и голос его звенел под сводами:
– Станьте орудием Господним, обратите неверного, если вы любите Господа, спасите этого человека, спасите его от чистилища, если любите Господа, спасите его, помогите мне спасти его от адского пламени, спасите его ко славе Божьей, вы должны… прежде чем вы обвенчаетесь, спасите его, давайте спасем его… спасите его…
В тот вечер патруль самураев вышел из караульного помещения у Северных ворот. Десять воинов, в полном вооружении, с мечами и в легких доспехах, с офицером во главе. Он провел их через мост и миновал заграждение у входа в Поселение. Один из воинов нес высокое узкое знамя с начертанными на нем иероглифами. Самурай, шедший первым, держал высоко над головой факел, отбрасывавший причудливые тени.
Вечер был приятным, и Хай-стрит и набережная были все еще полны народа. Торговцы, солдаты, моряки, владельцы лавок прогуливались или стояли группами то здесь, то там, разговаривая и смеясь, несколько человек горланили песни, тут же слонялись пьянчуги и один или два мужчины-проститутки, настороженно поглядывавшие по сторонам. Ближе к воде, на пляже, несколько моряков развели костер и, подвыпив, танцевали вокруг него хорнпайп в компании с трансвеститом. Издалека доносился приглушенный шум Пьяного Города.
Зловещее присутствие не осталось незамеченным. Люди останавливались как вкопанные. Разговоры повисали на полуслове. Потом смолкали совсем. Все глаза повернулись в сторону Северных ворот. Те, кто оказались ближе всех к патрулю, пятились, давая дорогу. Немало людей потянулись рукой к револьверам и чертыхнулись, не обнаружив их в карманах или кобурах. Другие отступили, а находившийся в увольнительной солдат припустил по боковой улочке за ночным нарядом морских пехотинцев.
– В чем дело, сэр? – поинтересовался Горнт.
– Ничего страшного, пока, – ответил Норберт, лицо его было мрачным. Они стояли в группе торговцев на променаде, но все еще были довольно далеко от самураев, которые не обращали ни малейшего внимания на притихшую толпу, уставившуюся на них, и продолжали идти не в ногу, как это было у них принято.
К ним бочком приблизился Ланкчерч.
– Вы вооружены, Норберт?
– Нет, а вы?
– Нет.
– У меня есть оружие, сэр, – Горнт достал свой крошечный пистолет, – только большой дыры он в них не проделает, если они поведут себя враждебно.
– Если есть сомнения, молодой человек, – хрипло произнес Ланкчерч, – давайте тягу, говорю я всегда. – Он сунул свою руку Горнту, прежде чем торопливо уйти. – Барнаби Ланкчерч, мистер Горнт, рад познакомиться с вами, добро пожаловать в Йокопоко, до встречи в клубе, слышал, вы играете в бридж, так это в любое время.
Все потихоньку отодвигались подальше. Пьяницы неожиданно протрезвели. Все держались настороже, слишком хорошо зная, с какой молниеносной быстротой самураи орудуют мечами и опасаясь внезапного нападения. Норберт уже наметил путь отступления, буде это окажется необходимым. Потом вдруг увидел наряд морских пехотинцев под командой сержанта, выбежавших из проулка с ружьями наготове. Они быстро заняли главенствующую, хотя и не вызывающе воинственную позицию, и он расслабился.
– Теперь все в порядке. Вы всегда носите это с собой, Эдвард?
– О да, сэр, всегда. Мне казалось, я говорил вам об этом.
– Нет, не говорили, – заметил Грейфорт, довольно резко. – Позволите взглянуть?
– Разумеется. Он, конечно, заряжен.
Пистолет был крошечным, но тем не менее смертоносным. Два ствола. Два бронзовых патрона. Рукоятка с серебряными накладками. Он вернул пистолет Горнту, глаза его смотрели жестко. – Отличная вещь. Американский?
– Французский. Мой отец дал его мне, когда я отправился в Англию. Сказал, что выиграл его в карты на пароходе. Единственный подарок, который он сделал мне за всю жизнь. – Горнт тихо рассмеялся; они оба наблюдали за приближающимися самураями. – Я не расстаюсь с ним даже на ночь, сэр, но стрелял из него лишь однажды. В некую леди, которая пыталась ускользнуть с моим бумажником в глухой полуночный час.
– Вы попали в нее?
– Нет, сэр, даже не пытался. Просто причесал ей волосы на пробор, чтобы попугать. Леди не должны красть, не так ли, сэр?
Норберт хмыкнул и устремил взгляд на самураев, увидев Горнта в новом свете, опасном свете.
Японский патруль шел по середине дороги; часовые перед британской, французской и русской миссиями – единственными, имевшими постоянную охрану, – потихоньку взводили курки ружей, уже предупрежденные.
– На предохранители! Никакой стрельбы, ребятки, пока я не скажу, – глухо проворчал сержант. – Граймс, отправляйся предупреди его вашество, он у русских, третий дом по улице, тихо давай.
Солдат скользнул прочь. Уличные фонари на променаде потрескивали. Все тревожно ждали. Семенящий офицер-японец приблизился с бесстрастным лицом.